Был художник...

Мотю все в Краснополье звали художником и по-другому его никто не называл. Был он маленький, рыжий, веснушчатый, с длинным еврейским носом и большими, всегда печальными глазами. Работал он в клубе рисовальщиком киноафиш, которые почти ежедневно менялись, ибо больше одного дня фильм в местечке не шел, так как зрителей хватало только на один сеанс с половиной. Несмотря на скоротечность жизни своих творений, Мотя не халтурил, и каждую новую афишу рисовал, как будто создавал нетленное полотно. Клуб имел всего две рамки с натянутым холстом для афиш, и Мотя, вешая новую афишу, снимал старую и тут же использовал ее для следующей. Он нес старую рамку за клуб, пристраивал ее возле лестницы, ведущей в кинобудку,— под этой лестницей Мотя имел маленькую каморку для красок,— вытаскивал свои инструменты и принимался за уничтожение своего предыдущего шедевра, покрывая его слоем грунтовки. Закончив грунтовать полотно, Мотя всегда поворачивался ко мне и, как-то по-детски безмятежно улыбаясь, говорил: —Был художник, нет художника.